С утра, как правило, шеф торопился на встречу с каким-нибудь высоким начальством — либо в Госкомитет по науке и технике, либо в какое-нибудь военно-морское ведомство. Собирали его всем миром, и за час-два, предшествующие отъезду, он успевал полностью измотать сотрудников своей рассеянностью, суетностью и нетерпеливостью. Когда наконец, одной рукой на ходу натягивая на себя пиджак, а пальцем другой удерживая кнопку лифта, он с ручкой портфеля в зубах пытался дать последние важные указания, все кивали, думая только одно: «Свалишь ты уже или нет?»
Едва лифт вместе с шефом отправлялся вниз, народ бросался к перилам французского окна и смотрел, как горошина шефовской лысины выстреливает из подъезда и катается вокруг автомобиля — у Антона Антоновича был «москвич». Если горошина опять закатывалась в подъезд, все дружно садились за столы и погружались в напряженное созерцание бумаг, ожидая второго пришествия начальства, забывшего что-то взять или сказать.
Но если лысина все-таки ныряла под крышу авто, которое вывозило ее со двора через подворотню универмага, все облегченно вздыхали и расслаблялись. Тамара Венедиктовна шла на кухню ставить чайник, доставала из своей сумки и разворачивала домашнюю выпечку и угощала ребят, чувствуя себя примадонной в окружении двух молодых людей.
Женя удобно устраивался в кресле и, прихлебывая чай, разглядывал проекты на стенах.
— Нет, ну я все понимаю, но почему они в трусах? — сказал он как-то, дожевывая пирожок с курагой.
Егор, сидевший напротив Жени, обернулся и поднял взгляд на огромную панораму Дворца Советов. Действительно, тысячи людей, которые колоннами шли к широким ступеням у входа, неся гигантские знамена на непомерных многометровых древках, все были в трусах и майках.
— Ну, спортсмены, — предположил Егор.
— Спортсмены? Во Дворец Советов? На заседание?
— Женя, вы придираетесь. Ведь красиво!
