Через неделю Егора окликнула на улице знакомая женщина:
— Я племянницу ездила проведать, видела твою маму. Ее на операцию кладут. Просила, чтоб отец тебя привез. Передай ему, хорошо?
— Хорошо, тетя Клава, я передам.
Вечером Егор сделал все уроки, поужинал, тем, что нашел, и сел ждать отца. Тихонько тикали часы, горела настольная лампа. И неожиданно как-то сами собой, даже не в голове, а где-то в груди Егора стали складываться стихи, просясь наружу вместе с дыханием и трогая шепотом губы.
Егор достал из портфеля, уже собранного к школе, авторучку, раскрутил колпачок, почистил перышко и на бумаге в клетку стал строчку за строчкой записывать ровные колонки строф, кое-где перечеркивая слова и аккуратно надписывая новые.
Он и раньше любил составлять рифмованные строчки. Мама, когда они бывали в лесу, иногда говорила:
— Посмотри, какими искорками горят росинки на полыни! Ты видишь, в лесу даже после дождя не бывает грязи. И ветер — он там, в верхушках шумит, а тут — тихо, только блики на траве колышутся. Смотри, какой причудливый ствол у того старого карагача на косогоре. Что он тебе напоминает? Правда, как будто из земли торчит узловатая рука? Вроде это даже не холм, а сказочный великан заснул, а одна рука выбилась из-под пушистого зеленого одеяла, которым он укрылся. Опиши это стихами, попробуй. Я вот очень хотела бы, но у меня не получается, как-то дальше первой строчки — не идет, а у тебя должно получиться, я чувствую.
Вера родителей в успех ребенка — самый надежный фундамент его достижений.
Иногда мама просто подбрасывала сыну одну-две строчки, например:
Редеют кроны,
Желтеют листья…
И восьмилетний Егор тут же подхватывал:
Был лес зеленый —
Стал золотистый!
Это было — как игра.
Егор проснулся утром. В доме он был один. Отец не возвращался. Настольная лампа все еще горела, на столе лежал листок со стихами — Егор сам не заметил, как заснул одетым на нерасстеленной кровати. Пора было идти в школу. Но Егор почувствовал такую острую тоску по матери, что решил непременно увидеть ее сегодня. Он выгреб и пересчитал всю мелочь, которую копил в старой шкатулке. На билет до областного центра не хватало. Егор поискал по карманам плащей и пальто в шкафу. Нашлось еще несколько монеток. Собрав всю мелочь в карман, он отправился на автовокзал.
Войдя без билета в большой старый автобус, он прошел в самый хвост и сел на задний ряд к окошку. В будний день пассажиров было немного. Когда водитель, взойдя на подножку, пересчитывал всех по головам, Егор пригнулся, прячась за спинкой предыдущего сиденья. Автобус тронулся.
Больницу он нашел, расспросив прохожих о маршруте. Дежурная в приемном покое поворчала на него за то, что он не знает номера палаты, но потом нашла в книге нужную запись:
— Жди вот там, на стульчике, сейчас позовут.
Мама вышла в стареньком застиранном больничном халатике. Егор бросился к ней, и она обняла его, целуя и гладя ему макушку.
— Сыночек, родной мой, вы все-таки приехали. А я уже отпрашивалась сегодня, чтоб к вам ехать — вижу, вас нет. А где отец?
— Мам, я сам приехал.
— Как сам? Один? И он тебя отпустил?
Мама посмотрела на Егора испуганными глазами.
— Мам, ты не переживай, я уже взрослый. Видишь, я сам тебя нашел.
— Родной ты мой, взрослый. Не надо — люди ведь разные встречаются.
Они сели на потертые стулья, обитые коричневым дерматином.
— Да, ладно, мам, все хорошо. Ты-то тут как?
— Да как, сынок. Смотрел меня профессор, говорит, надо срочно оперироваться. Тянуть нельзя — уже почти полный стеноз, то есть непроходимость желудка. А отчего — никто не знает. Подозревают опухоль, но точно увидят, только когда разрежут. Такая, видать, моя доля. Кому жизнь — радость, а у меня — долг. Я не ропщу. Просто как же ты-то будешь, если со мной вдруг что? Нельзя мне сейчас уходить!
Мама посмотрела на Егора, как смотрит, наверное, раненая птица на своего птенца, которого она не может больше защитить от клыков и когтей. Она не сдержалась и заплакала, прикрыв лицо руками. Егора поразило, какого они желтого, неживого цвета.
— Извини, сынок, это я так, — мама постаралась овладеть собой и улыбнулась, утирая слезы. — Ничего, Бог даст, все будет хорошо. У тебя как дела? Что ты сегодня кушал?
— Я не голодный, мам, спасибо.
— Где ты взял деньги, чтобы доехать?
Обратный автобус шел уже в темноте. Егор сидел у окна, вглядываясь в бесконечную тьму и высматривая далекие одиночные огоньки. Весь мир был чужим, бесприютным и тоскливым. Егор сунул руку в кулек, который ему дала мама «на дорожку», и достал кусочек печенья. Оно пахло больницей.
