Ребята в отряде попались интересные. Рыжеволосый, веснушчатый и голубоглазый Юрка, например, был неистощимым рассказчиком анекдотов. Они из него лезли по каждому поводу. Серьезный молчун Никита занимался йогой, полноватый медлительный Антон — резьбой по дереву.
Неформальное лидерство сразу захватил Сашка — хулиганистый белесый парень могучего телосложения с маленькими плутоватыми глазками. Вначале над ним пытались подтрунивать, но добродушия, которое обычно присуще великанам, у Сашки не было и в помине, и он быстро пресек всякие посягательства на свой авторитет. Парень он был опытный, хотя ни особым умом, ни честностью не отличался. А его главной чертой была воинствующая неопрятность.
Не мылся он принципиально, заявляя, что грязь слоем толще сантиметра сама отваливается. По поводу гигиены рта Сашка тоже имел особое мнение:
— Когда куришь «Приму», зубы можно не чистить — она любой запах перешибает, и бабе все равно непонятно, чем от тебя прет!
— Кстати, — сказал по этому поводу Юрка, — знаете анекдот про «Приму»? Работники нашей «табачки» получили выговор за неважное качество «Примы». Дескать, вот московская — это да! А наша — фуфло. Ну и напросились наши в Москву по обмену опытом. И им там показывают: вот тут, мол, у нас производится «Ява», вот тут — «Дукат». А наши говорят: производство «Примы» бы посмотреть! Их отговаривают: ну что, дескать, там смотреть? Ну ладно, если уж надо — глядите: вон две трубы. По одной поступает табак, по другой — дерьмо из канализации. Вот тут происходит смешивание... «Ах, вот оно что! — изумляются наши. — Конечно! Они туда табак добавляют!»
Сашкин аромат сразу пропитал их домик. Юрка, едва зайдя, потянул носом воздух и сказал:
— Знаете четыре стадии нестиранных носков? Первая — когда их подбрасываешь, и они обратно не падают — к потолку прилипают. Вторая — когда левый на правую ногу уже не надевается. Третья — когда на ночь их ставишь возле кровати. А четвертая — когда ногти стрижешь, не снимая.
После взрыва смеха Юрка добавил:
— Вот Сашка у нас точно по этому пути идет — он свои носки если и меняет, то только с ноги на ногу.
— Слушай, ты! Шутник, блин, — отозвался Сашка, — ты мне скажи лучше: у тебя спичка между зубами проходит?
Юрка широко улыбнулся, показав красивые ровные зубы:
— Слава богу, нет.
— Вот. А еще раз так пошутишь — так и коробок пройдет!
Сашка сопроводил шутку таким тяжелым взглядом, что Юрка сразу прикусил язык.
Вокруг лагеря выставлялись посты — чтоб чужие на территорию не заходили: сразу за домиками начинался густой лес, который на самом деле тянулся через весь Кавказский хребет до далекого Каспия. Пройдет четверть века, и в этом лесу заведутся боевики, как заводятся блохи в шерсти некогда домашнего, а потом брошенного и одичавшего пса.
Но пока что времена были безопасные, боевики и террористы водились только в неведомых странах за границей, а сама граница, надежная и спокойная, проходила где-то далеко за Грузией и Арменией. Поэтому дежурили на постах не спецназовцы и даже не милиционеры, а сами пионеры — по трое на пост. Это была почетная, ответственная и интересная миссия: ни фига не делать, бить баклуши, ждать, когда принесут обед, и давиться терпким незрелым кизилом, который краснел на ветках со всех сторон.
Когда Нину назначили на дежурство, Егор сразу попросился на тот же пост. Третьим с ними пошел полноватый неторопливый Антон, прихватив извечную дощечку и набор инструментов. Придя на место, он сразу пристроился на лавочке и стал что-то вырезать на деревяшке своими мудреными стамесочками. Но уже через четверть часа заскучавшая Нина оторвала его от этого занятия:
— Слушай, Антоша, сбегай к нам в домик! Там у нас гитара есть. Принеси, а? Скажешь: я попросила. Дадут.
Тот ответил с неохотой:
— Как же это я пост оставлю? А вдруг проверка?
— Ну, мы же здесь! Скажем, что тебе в туалет приспичило!
От таких слов Антон покраснел и растерялся.
— Нин, да давай я сбегаю! Я мигом! — с готовностью предложил Егор.
— Молчи, — коротко и твердо бросила ему девушка и снова повернулась к резчику. — Антоша, чего хочет женщина — того хочет Бог!
— Ладно.
Мальчик, вздохнув, отложил дощечку, поднялся, собрал инструменты в футляр и поковылял по тропинке к лагерю — он заметно косолапил.
— Наконец-то! — сказала Нина ему вслед и повернулась к Егору. — Ну? Что ты стоишь? Ты совсем не хочешь меня обнять?
Егор сделал шаг, осторожно обнял девушку и потянулся, неумело вытягивая губы для поцелуя. Но она, быстрая, как ящерка, вдруг изогнулась, привстав на цыпочки, и острым язычком лизнула его глубоко в ухо. У Егора зашумело в голове, и он на ослабевших ногах осел на лавочку. Нина ловко запрыгнула к нему на колени и обвила руками за шею.
Они увлеченно целовались, когда рядом прозвучал голос Антона:
— Так вам гитара-то нужна или нет?
— Облом, — сказала Нина. — Извини, Антоша. Конечно, нужна! Мы тут тебя заждались!
— Я вижу, — буркнул Антон, отдавая ей гитару.
Нина села, проверила настройку струн, слегка подкрутила колки и под несложный перебор запела:
Кто ошибется,
Кто угадает,
Разное счастье
Нам выпадает.
Часто простое
Кажется вздорным.
Черное — белым,
Белое — черным.
В окружении Егора никто не играл на гитаре. Правда, когда они с мальчишками бегали к танцплощадке подглядывать за танцующими, он слышал, как в парке ребята постарше бренчали по расстроенным струнам и горланили гнусавыми голосами «подзаборщину». Но тут было совсем другое, ошеломляюще другое.
Мы выбираем,
Нас выбирают,
Как это часто
Не совпадает,
Я за тобою
Следую тенью,
Я привыкаю
К несовпаденью.
Голос у Нины был негромкий, но грудной и проникновенный. Этой песни Егор никогда не слышал — фильм «Большая перемена» только-только выходил на экраны. И казалось, что Нина просто поет ему о себе, о них и вроде бы это она следует за ним тенью. Только ведь нет никакого несовпаденья! Господи, какое счастье быть любимым такой женщиной!
В тот вечер Егор долго не мог уснуть. Он лежал, закинув руки за голову, а в голове все звучал голос Нины:
Безлюдный двор
и елка на снегу
точней, чем календарь,
нам обозначат,
что минул год,
что следующий начат.
Что за нелепой разной кутерьмой,
ах, боже мой,
как время пролетело.
Что день хоть и длинней,
да холодней.
Что женщина...
Но речь тут не о ней.
Здесь речь о елке.
В ней-то все и дело.
Надо же, какие, оказывается, бывают песни!
